Зефир в шоколаде - Страница 59

К оглавлению

— Позвони попозже.

— Позвоню, — пообещал он. И вроде бы только в этот момент вспомнил: — У меня дома народу ещё больше.

Я улыбнулась. Обернулась через плечо, поняла, что нас оставили наедине и тогда уже спросила:

— Мы перестарались?

— Может быть. Только не пойму, как это получилось. Это должна была быть скромная свадьба.

— Не надо было никому говорить, — сказала я, правда, это была скорее эмоция, чем сожаление. Как мы могли такое скрыть?

Антон с улыбкой поддакнул.

— Не надо было. — Потом быстро поцеловал, в глаза заглянул, и очень серьёзно сказал: — Ты будешь самой красивой невестой.

А я вместо ответа или счастливой улыбки, обняла его за шею, крепко.

— Антош… — Я сама не знала, что хотела ему сказать в этот момент, сердце готово было выскочить, и, возможно, я сказал бы глупость, и Антон это почувствовал, потому что вдруг перебил меня. Игриво хлопнул пониже спины, разрушая важный момент, от пола приподнял и сказал:

— Я уже приготовил тебе подарок. — Я смотрела ему в глаза, оказавшись немного выше, потом улыбнулась, очень старательно.

— Жду не дождусь.

Мама вышла в прихожую и махнула на него рукой.

— Всё, Антон, поезжай. Мама твоя уже дважды звонила, они тебя ждут. Завтра трудный день.

Антон меня отпустил, осторожно поставил на пол, а маме моей улыбнулся.

— Не трудный, Ольга Анатольевна. Самый счастливый. — И подмигнул мне, прежде чем выйти за дверь.

А на следующий день мы счастливо улыбались гостям — родственникам и друзьям. Я совсем этого не ожидала, но на самом деле чувствовала себя счастливой. Я выходила замуж, я спокойно и уверенно сказала «да» в загсе, и в этот момент крепко держала Антона за руку. А потом принимала поздравления, и видела слёзы в глазах мамы и бабушки, они искренне радовались за меня, а я всё смотрела и смотрела на своего новоиспечённого мужа. Антон выглядел довольным. Он стоял от меня в нескольких шагах, слушал Соловьёва, а затем рассмеялся и хлопнул его по плечу. А Виктор вдруг перехватил мой взгляд, сказал что-то Антону и тот немедленно обернулся, нашёл меня глазами. Я стояла в белоснежном платье, отделанном кружевом, с высокой причёской с вплетёнными в неё цветами, с букетом и в окружении родственников, и, кажется, продолжала улыбаться. Не могла за это поручиться, мне так казалось. А смотрела на него. Не боялась, не раскаивалась, и предчувствий у меня никаких не было. Я просто смотрела на Антона, и именно в эту секунду, в это мгновение пожелала себе сил и терпения справиться со всем, что меня ждёт рядом с этим мужчиной. Справиться и стать счастливой.

10

Я сидела на маминой кухне, мотала ногой и грызла морковку. Грызла просто для того, чтобы чем-то занять свой рот и постараться маме не возражать, когда она рассказывала мне, как неправильно мы с мужем живём. Что езда по Европе — это не семейная жизнь, что излишества, в кои входит моя новая машина (между прочим, подарок Антона на свадьбу), могут привести к плачевным результатам, и вообще, привыкать к подобному не стоит, потому что жизнь — штука непредсказуемая, а Антон меня явно балует. Я не видела в этом ничего страшного и удивительного, в конце концов, мы молодожёны, но маму всё это пугало и настораживало. Хотя, пугали её, скорее, деньги, которых у Антона было больше, чем я, при всех своих стараниях, могла потратить. Три месяца назад, став законной женой Антона Бароева, и получив на руки банковскую карту, я, не зная, что с ней делать, кроме как покупать себе одежду, которой у меня, в принципе, и без того достаточно, я принялась покупать подарки маме и бабушке. Я радовалась тому, что могу это сделать, купить им что-то, на что раньше нам пришлось бы долго копить, но почему-то радовалась я одна. И если бабушка от растерянности заохала, заполучив стиральную машину-автомат, то мама, глядя на обновлённую кухню в своей квартире, почему-то нахмурилась, а мысленно переварив подарок, и начала предрекать мне неприятности. Я не понимала, почему она это делает. Она, можно сказать, благословила меня на борьбу за наследство отца, а теперь сама, судя по всему, этого испугалась. Или просто изначально не представляла, о какой сумме идёт речь?

Но до получения наследства оставалось ещё несколько месяцев, и я, закружившись в семейной жизни не много о нём думала. В день свадьбы, уже после церемонии бракосочетания, украдкой наблюдая за Антоном, за тем, как он улыбается гостям и родственникам, я задумалась о том, какой станет наша семейная жизнь. Насколько долгой она будет, и что с собой принесёт. Мы не обговаривали никаких условий совместной жизни, лишь подписали брачный договор, и я, пробежав его глазами, поняла, что выгоден он, в принципе, мне, а не ему, и, наверное, этому тоже следовало радоваться. А я думала о том, как нужно будет себя вести уже завтра. «А поутру они проснулись…», и после именно многоточие, потому что с моей стороны полное непонимание. Что скрывать, я была не на шутку влюблена, но особой роли в данных обстоятельствах это не играло. Правда, это не уберегло меня от глупостей, от намёков и долгих изучающих взглядов на новоиспечённого супруга, в надежде здесь и сейчас понять, что же чувствует он. Конечно, Антон всё это замечал, и смеялся надо мной, и подозреваю, что о моей влюблённости знал доподлинно, но и развеять мои сомнения не спешил. Он лишь целовал, гладил меня по волосам, занимался со мной любовью и одаривал подарками. Надо сказать, что мужем он был замечательным, и от этой замечательности, поверить в том, что мне на самом деле повезло, было всё труднее.

После свадьбы мы уехали в свадебное путешествие, всё, как полагается. Хотя, особым путешествием это не было, мы улетели в Испанию, посетили дом отца на побережье, провели там неделю. Антон разбирался с бумагами и делами, связанными уже с испанской собственностью Давыдовых, я загорала и пыталась учить испанский язык (за неделю прямо преуспела, пятнадцать слов и пара полноценных фраз, подхваченных у прислуги и садовника, не поручусь за их нормативность). Зато вокруг дома цвели апельсиновые деревья, и это было по-настоящему изумительно. Из Испании улетели в Грецию, уже в дом Антона, на Пелопоннесе, и вот там провели десять дней, и это был настоящий медовый месяц. И именно в эти десять дней я окончательно растаяла. Я смотрела на Антона, и понимала, что погибаю, но сделать с этим уже было ничего нельзя. Вспоминала наш уговор при встрече, вспоминала, какими глазами на меня смотрела Алиса, обвиняя в том, что я краду её мужчину, и, предвещая мне болезненное прозрение, но противиться Антону, когда он хочет понравиться кому-то, невозможно, теперь мне об этом доподлинно известно. Он умел соблазнять, он умел давать обещания, и мне оставалось надеяться, что он с такой же щедростью умеет их выполнять. Ни разу мы не говорили о нашей сделке, о будущем, уж тем более о возможном расставании. Всё это убивало мою подозрительность и здравомыслие. Я превратилась в мягкий зефир, из которого он мог лепить, что хотел. А мог и съесть, как не раз обещал, разглядывая меня на скрытом от чужих глаз песчаном кусочке пляжа. А ко мне порой приходили мысли, что это всё не со мной происходит. Ещё недавно я была простой учительницей, человеком, скажем с натяжкой, со средним достатком, и все мои заграничные поездки сводились к одной неделе в год на пляже Турции или Египта, в основном в компании сестёр и подруг. А вот сегодня я замужем, за мужчиной, при взгляде на которого даже мне, его законной супруге, от небывалого восторга зажмуриться хочется. Мы в его доме на побережье Греции, у нас яхта, ночи под звёздным небом, а впереди ещё какое-то наследство. То есть, моя жизнь изменилась, а мне даже некогда сесть и спокойно всё обдумать. Потому что, когда я остаюсь одна, думать о себе я не могу, я думаю об Антоне. Я его люблю. И каждый раз, произнося мысленно эти слова, я сжимаю ладонь, ногти впиваются в кожу, но это совсем не отрезвляет.