Зефир в шоколаде - Страница 45

— Это какое?

— Ну… я не знаю. Придумаем. У нас целый полк адвокатов.

— Да? — В моём голосе зазвучала надежда, хоть и слабая. — А мы можем сказать, что на снимке не я?

— Думаю, нет. — Его рука так и осталась на моих ягодицах, поглаживала, иногда пошлёпывала, потом под ткань хлопковых шортиков пролезла.

— Тогда это ничего не меняет. Опровержение будет когда-то, а с мамой мне объясняться уже сегодня. Или, если повезёт, завтра.

— Хочешь, я поговорю?

Я от неожиданности ткнулась носом в его живот, замерла так. Антон рассмеялся, и живот ходуном заходил, мне пришлось приподняться на локте.

— Ты так испугалась.

— Я просто представила реакцию моей мамы, когда тот, кто… кхм, развращал её дочь, явится свои действия пояснять.

— Я тебя развращал? — Антон глаза на меня вытаращил, оттянул пальцем вырез моей футболки и заглянул внутрь. — Где?

По наглой руке я его стукнула.

— Там, — веско ответила я. Села, откинула волосы на спину, и совсем другим тоном спросила: — Антон, как мне себя вести?

— Спокойно. Понимаю, что безразлично не получится, но оправдываться тебе не в чем. Ты взрослая женщина, и отдыхать можешь так, как считаешь нужным. И с тем, с кем считаешь нужным. Даже если бы тебя застукали с женатым, Лера, кого это касается? Это не противозаконно.

— Зато аморально.

— Да брось. Но я понимаю, что ты думаешь о работе. Но ведь ничего не исправить, фотографии есть, статья есть. Но ты знаешь, что правда, а что нет, и придерживайся этого. — Он коснулся моей щеки. — Тебе самой стыдно за тот вечер?

— Немного, — призналась я, и тут же поторопилась пояснить: — В той части, которая касается моего поведения в клубе. Так себя вести нельзя.

Я проговорила это очень серьёзным, нравоучительным тоном, который больше бы подошёл моей маме, когда она начнёт меня отчитывать, а Антон всё больше в улыбке расплывался, слушая меня. Я тут же нахмурилась, как это заметила.

— Что ты улыбаешься?

— Лерка, ты просто нечто. Одно слово — учительница. Ты даже себя воспитываешь. — Я расстроено замерла после его слов, кому хочется показаться занудой, правда? А Антон руки раскинул. — Иди ко мне. — Я тут же наклонилась, получила от него поцелуй и крепкое объятие. — Знаешь что? Мы с тобой сейчас поедем по магазинам. Купим тебе что-нибудь феерическое… и что-нибудь прозрачное. Как тебе идея?

— Не представляю ничего феерического.

— Вот и поищем. Что-нибудь достойное моей Снежинки.

Его Снежинки. Я даже повторила это про себя, посмаковала, и тогда уже с постели поднялась, согласная поддержать его в любой затее в этот день. Да и отвлечься не мешает. При мысли о завтрашнем дне не по себе становится. До экзаменов осталась неделя, её нужно как-то прожить, точнее, в связи с последними событиями, перетерпеть, и пара новых платьев мне не помешают, пусть это и слабость с моей стороны, чисто женская. В магазине, выглянув в какой-то момент из примерочной, я увидела, что Антон разговаривает по телефону. Он стоял вполоборота, смотрел через стекло витрины, и я видела, что он всерьёз хмурится, слушая кого-то, а потом ответил что-то резкое. Негромко, но зло, и я замерла, наблюдая за ним, не зная, что и думать.

— Вы просили ещё синее платье, — проговорила молоденькая продавщица, я отвлеклась на неё, да и Антон в этот момент голову повернул и посмотрел на меня. Улыбнулся. Эта улыбка, лёгкая и простая, меня удивила. Он подозрительно быстро преображался: то злился, то радовался, а мне в голову пришло — мне напоказ. Неприятное ощущение, я обеспокоенно хмурилась, а Антон, сунув телефон в карман, подошёл к примерочной. Вынудил продавщицу отойти, занавеску задёрнул, но голову внутрь сунул. На меня посмотрел.

— Что случилось, детка? Настроение испортилось?

— У тебя или у меня?

Он секунду раздумывал, после чего подбородок рукой потёр.

— Слышала? Я громко говорил?

— Нет, но видела, как ты злишься.

— Это к нам не относится никак, это бизнес. Иногда приходится быть жёстким. — Антон протянул ко мне руку, коснулся моего голого плеча, после чего скользнул взглядом по моему телу в нижнем белье. Улыбнулся. — Примеряй платье, и ни о чём не думай. Это твой день.

В итоге, я купила два платья, туфли и сумочку. И это не считая пары комплектов умопомрачительного нижнего белья и чего-то «прозрачного». И мои мысли уже не так часто возвращались к той ужасающей статье в газете. Не каждую минуту, как утром, а каждую пятую. Мы пообедали в ресторанчике при торговом центре, Антон, конечно же, кухню забраковал, а вот я с удовольствием съела салат и пирожное, и не позволила ему соблазнить меня бокалом вина. Память о моральном падении ещё была жива, и теперь я пообещала вести праведный образ, о чём Антону и сообщила в машине. Он так хохотал, что это было попросту неприлично, и это я ему тоже сказала, и добавила, что мне, конечно, придётся трудно. Потому что праведность и имя Антона Бароева, по всей видимости, на одной линии стоять никогда не будут. Но дальше мне в голову снова пришли мысли о маме, то есть о том, что оправдываясь за своё поведение, мне придётся говорить и об Антоне, а зная маму, она потребует познакомить её с… поклонником единственной дочери. Проговорив про себя слово «поклонник», я голову повернула и на Антона взглянула, уже с определённым умыслом, окинула оценивающим взглядом. Мы возвращались к нему домой, выезжали из города, и он сидел в расслабленной позе, уверенно ведя машину и пристроив локоть на открытом окне, но выглядел при этом задумчивым, я бы даже сказала, не на шутку призадумавшимся. А я на его футболку посмотрела, на потёртые джинсы, вспомнила про небольшую татуировку пониже локтя, и некоторое время её разглядывала. Птица, парящая в небе. Что ж, ему подходит. Но вспомнив о маме и её мнении, успокоила себя тем, что ему идут костюмы. Это маму должно впечатлить.