Зефир в шоколаде - Страница 98

Я от него отодвинулась, пристроила руку на подлокотнике кресла, смахнула со лба чёлку. А супругу со всей ответственностью заявила:

— Ты не смеешь обвинять меня в измене. Даже в помысле на измену.

— Ещё как смею. После увиденного-то.

— И что ты видел? Как я ем?

— Вот этого, любимая, я как раз не видел. А вот как вы шептались, и как этот очкарик руки к тебе тянул, очень хорошо разглядел.

Антон сказал это в полный голос, не скрывая возмущения, а я опять же уставилась на каменные затылки впереди. Мужа одёрнула.

— Мы можем не обсуждать наши проблемы при посторонних?

Пара секунд, в течение которых Антон не обдумывал мои слова, а попросту справлялся с внутренним возмущением, после чего он коротко кивнул. И замолчал.

Мы ехали по городу, я была уверена, что едем загород, домой, то есть, к Антону домой, но неожиданно свернули к дому моей матери. Подъехали к подъезду и остановились. Я в некоторой растерянности смотрела на тёмные окна квартиры. Потом поняла, что нужно что-то предпринять. То ли выйти из автомобиля и уйти, что весьма сомнительно в качестве исполнения задуманного, то ли пригласить Антона зайти… Голову повернула, посмотрела на мужа и поняла, что тот меня разглядывает. Уже без злости и возмущения, глядит и раздумывает о чём-то.

Я головой качнула, не представляя, что последует за этим.

— Кормить мне тебя нечем, — предупредила я, и, не дожидаясь, пока охранник откроет мне дверь, дёрнула ручку. Правда, только успела дверь открыть, а она уже распахнулась и мне подали руку. Я не оглядываясь, направилась к подъезду, стараясь не прислушиваться к голосу Антона, который раздавал какие-то указания. Его голос был странным, казался мне незнакомым своими приказными нотками, но я всё равно не обернулась.

Антон догнал меня в подъезде, мы поднялись на третий этаж в молчании, а когда он протянул руку за ключами, я спорить не стала, отдала ему связку. Он отпер замки, толкнул дверь и пропустил меня вперёд. От нашего молчания и неизвестности, я ощущала глухое раздражение. И, возможно, в надежде от него избавиться, я не стала спорить, когда Антон обнял меня в темноте прихожей, заставил развернуться, и меня поцеловал. Я сразу закрыла глаза, полностью отдаваясь этому поцелую. Я хотела, хотела, мечтала, чтобы он меня поцеловал. Каждую минуту, что не видела его, когда он был вдали, каждую минуту, что находился рядом, злил меня и вынуждал с ним спорить, я мечтала о его поцелуе, чтобы забыть обо всём на свете хотя бы на минуту. Просто повиснуть у него на шее, прижаться к нему всем телом, позволить его губам и языку закрыть мой рот, лишить меня дыхания. И сейчас, в темноте и тишине, отмахнуться от собственных обид и принципов, весьма просто.

— Как же я скучал по своей девочке, — шепнул Антон мне между поцелуями. — Обожаю, когда ты молчишь и просто любишь меня.

— Я тебя не люблю, — всё же воспротивилась я, чувствуя, как его руки лезут под подол моей юбки. Это уже выходило за рамки поцелуя, даже долгожданного, поэтому я постаралась отодвинуться, и пока не вспыхнул свет, поторопилась вытереть губы после жадного поцелуя.

Свет вспыхнул, и я отвернулась.

— Совсем не любишь? — спросил Антон, протягивая ко мне руку.

Я увернулась и прошла на кухню. Антон последовал за мной.

— А за что тебя любить? Ты без конца устраиваешь мне сцены, кричишь и стучишь кулаками.

— Была бы ты примерной женой, я бы всего этого не делал.

— Я не знаю, что ты имеешь в виду, говоря: примерная жена.

Антон за моей спиной показательно вздохнул.

— В этом вся проблема, что ты не знаешь.

Я решила всерьёз возмутиться.

— Боже мой, какие речи! Антону Бароеву понадобилась примерная жена! Скажи кому-нибудь помимо меня, пусть люди повеселятся.

— Ты ко мне несправедлива. — Антон прошёл к кухонному столу и сел. Сложил руки на столе, оглядел кухню. Его взгляд остановился на холодильнике, и он спросил: — Есть, правда, нечего?

Я обернулась, сложила руки на груди.

— Кто мешал тебе есть в ресторане?

— Твой… кхм, очкарик. У меня в его присутствии как-то аппетит пропадает. Прямо не придумаю с чего бы это.

Я лишь головой качнула, оценив степень ехидства в его голосе. А после секундного колебания, открыла дверцу холодильника. Правда, предупредила:

— Я сделаю тебе яичницу и салат, но потом ты уйдёшь.

Антон недовольно поморщился, но в итоге принялся вытаскивать руки из рукавов пиджака, делал это, не вставая со стула, а специально для меня проворчал:

— Корми мужа, женщина.

Я поспешила отвернуться от него, чтобы скрыть улыбку. Достала из шкафчика сковороду.

— Родители уехали? — спросила я через минуту.

— Уехали. — Антон вздохнул. — Наконец-то.

— Что такое? Жизни учили?

— Ага. Отец стучал кулаками по столу и немедленно требовал внуков. А где я ему их возьму немедленно? Если только обзвонить всех бывших, шанс-то свершившегося есть, правда?

Я обернулась через плечо, взглянула на благоверного мрачно и предостерегающе, а Антон расцвёл в улыбке.

— Что? Если жена родная до тела не допускает, что мне делать? Остаётся только уповать на чудо.

— Я сейчас надену тебе эту сковороду на голову, и вы вместе отсюда выметитесь.

Антон покаянно опустил голову.

— Это я от отчаяния.

— Я так и поняла. От отчаянного желания немедленно стать отцом. Антош, это уже не просто низко, это уже пошло.

— Что в этом пошлого? Отец требует…

— Замолчи.

— Лера.

— Нет.

— Лера.

— Перестань.

— Я тебя люблю.