Зефир в шоколаде - Страница 96

— Все любят Бабье лето.

— Вот видишь, насколько я предсказуемая?

— Да уж, предсказуемая на все сто.

Я улыбнулась, взяла бокал с вином.

— Иногда я совершаю немыслимые поступки, но очень-очень редко.

— Зато метко.

Он сказал это, и между нами повисло неловкое молчание. Я обвела пальцем край бокала, окинула взглядом зал, не зная, что сказать и как продолжить. Стас, видимо, понял, что сказал не то, и решил повиниться. Даже руку ко мне протянул, осторожно коснулся.

— Прости, я не хотел.

Я сдержанно улыбнулась.

— За что прости? Ты прав. Единственный раз в жизни я махнула рукой на голос разума, и вляпалась.

Стас руку убрал, но продолжал внимательно вглядываться в моё лицо.

— И насколько серьёзно вляпалась? — Я не торопилась отвечать, обдумывала, а Станислав Витальевич продолжил, подбирая слова. Это было очень заметно. — Я не просто так спрашиваю, Лера, не любопытствую. Я помочь хочу.

— Помощь мне не нужна, — заверила я его.

— Почему ты так говоришь?

— Потому что я даже не представляю, каким образом ты можешь мне помочь, Стас. Что ты сделаешь?

— Не знаю. Поддержу, вступлюсь, буду заботиться… Сделаю всё то, что должен был сделать ранее. А не сделал.

Мы смотрели друг другу в глаза и молчали. В конце концов, я криво усмехнулась.

— Ты пытаешься в чём-то признаться?

— Возможно, — не стал он скрывать, но при этом прозвучало это, как очередная попытка увильнуть.

Вот именно поэтому мы со Стасом в итоге и не смогли договориться. Потому что Антон всегда говорил прямо, чего от меня хочет, а Стас постоянно увиливал и искал этому оправдания. Кажется, о чём тут думать можно, всё ясно, как Божий день. Прямое желание против сомнений, но всё оказалось не так просто, как я думала ещё совсем недавно. И поэтому я сказала:

— Стас, я не уверена, что тебе стоит это делать… сейчас, по крайней мере.

— Я знаю. — Он невесело усмехнулся. — И, вообще, я всё проворонил. И страдаешь ты уже не по мне.

Я вроде как небрежно отмахнулась.

— И вовсе я не страдаю. — Рукой махнула, увернулась от пристального взгляда Станислава Витальевича, голову повернула… и чуть слышно застонала. Не смогла сдержаться, хотя и понимала, что наверняка это выглядит весьма мелодраматично. Но что делать, когда наблюдаешь, как через зал ресторана к тебе идёт собственный муж, с пакостной многозначительной улыбочкой на губах. Взглядом меня сверлит, выразительно щурится, и его взгляд обещает мне все муки ада. Захотелось сбежать. Захотелось вскочить и убежать из ресторана, оставить здесь мужчин, разбираться, и будь что будет. Я на Стаса посмотрела. Он Антона ещё не заметил, продолжал смотреть на меня проникновенно, без тени беспокойства, но я точно знала: убежать сейчас, значит приложить руку к его убийству. А Антон его точно убьёт. Придушит, а может и зарежет, в память о кавказских корнях своего отчима.

Бежать я передумала, но машинально сдвинулась вместе со стулом в сторонку. Трагически поджала губы, а когда Антону оставалось до нашего стола всего пара шагов, и вовсе отвернулась. А мой муж, совершенно не страдая стеснительностью или нерешительностью, придвинул себе от соседнего стола стул, и сел. Посмотрел сначала на меня, затем на ошарашенного Станислава Витальевича. Улыбнулся. Улыбку эту только полоумный назвал бы приятной. Поэтому я упрямо продолжала смотреть в сторону, проигнорировала даже лёгкий толчок в лодыжку со стороны присевшего рядом мужа.

— Приятного всем вечера, — с мрачным смешком поприветствовал нас Антон. И так как я на него не смотрела, сосредоточил всё своё внимание на Стасе. — Чем занимаетесь?

Станислав Витальевич сдавленно кашлянул, кинул на меня изучающий взгляд. После чего коротко ответил:

— Мы ужинаем.

— Обалдеть. Они ужинают! Моя жена, вместо того, чтобы жарить мясо родному мужу, ужинает с чужим мужиком. В ресторане, при свечах. — Антон зачем-то взял миниатюрный подсвечник с горящей внутри свечой, в руке его покрутил и со стуком поставил обратно. — В романтической обстановке.

На его недовольный и ехидный тон начали оборачиваться, посетители ресторана проявляли любопытство, и мне пришлось повернуться к возмутителю спокойствия, потому что от чужих взглядом стало неудобно. Передвинула свечу подальше от Антона, а на него устремила негодующий взгляд.

— Перестань устраивать спектакль.

— Это я устраиваю спектакль?

— Да. И ты именно для этого сюда явился, мы оба это знаем. Вопрос в другом: ты что, следишь за мной?

Антон ткнул в меня указательным пальцем.

— Присматриваю. И как вижу, у меня есть повод.

Я глаза закатила.

— Антон, это смешно.

— Правда? А мне вот что-то не смешно. Совсем.

Мы зло уставились друг на друга, и я, признаться, о Стасе совсем позабыла. Меня кинуло в жар, сердце из груди рвалось, щёки заалели (себе я это объяснила душившим меня праведным гневом), я смотрела на мужа, и мне больше всего на свете хотелось посильнее пнуть его по лодыжке, чтобы прекратил нести чушь и строить из себя ревнивого идиота. У Антона кривились губы, он по-прежнему щурился, а уж когда положил на стол руку, сжатую в кулак, возмущение меня попросту переполнило. Да ещё он на Стаса снова коситься принялся, и я мужа поспешила одёрнуть. Бить его по дурной голове в ресторане, на виду у двух десятков людей, показалось мне неудобным, поэтому я лишь дёрнула его за рукав пиджака. Добавила в голос побольше строгости.

— Антон.

Он даже внимания не обратил, разглядывал Станислава Витальевича, с угрозой. Правда, надо признать, что тот так просто пасовать не собирался, упрямо выдвинул подбородок, и на моего буйного (помните, это даже не с моих слов!) мужа взглянул с достоинством. И с тем же достоинством его оповестил: